Февраль 1827 г.
Отъезд в Сибирь
...В Красноярске на станции нас посетил советник губернского правления Коновалов, очень любезный и внимательный человек, который в разговоре рассказал нам о княгине Трубецкой и ее геройской решимости, бросив карету, скакать на перекладной. Коновалов, кажется, первый устроил в Сибири стеклянный завод, и его посуда, стаканы, кувшины для кваса и молока расходились по всей Сибири.
Тут мы не успели даже пообедать, так торопился наш фельдъегерь. Когда же выехали из города, то попросили его заехать в первое село, чтобы пообедать. Он согласился, и мы въехали в первую же по дороге избу; но избой я неправильно назвал очень хороший дом, где царствовала необыкновенная чистота. Полы, потолки, скамьи из кедрового дерева, все это блестело, и, на пол уронив хлеб, смело можно было его есть.
В Сибири два раза в неделю все моется, скоблится, а печи белятся. Хозяева, простые крестьяне-сибиряки, очень радушно нас приняли; такие же опрятные хозяюшки накрыли тотчас на стол и поставили кушанья. Каково же было наше удивление, когда этих кушаний — похлебок, говядины, каши, жареной дичи, пирожных колечек с вареньем — оказалось до шести блюд; превосходный пенистый квас нам подали в стеклянных зеленых кувшинах завода Коновалова, а когда мы хотели заплатить за обед, то хозяин и хозяйка обиделись, сказав: «Что это вы, господа? У нас, слава Богу, есть чего подать».
Не знаю, как теперь, но тогда Сибирь была житницей, в которой, по выражению некоторых крестьян, они по 20-ти лет не видели дна у своих сусеков. Крестьяне-старожилы имели по 200, 300 штук рогатого скота, по 30-ти, 40 и 50-ти лошадей; словом, довольство и необыкновенная чистота, даже в самых небольших избах, особенно после русских дымных и отвратительных хижин помещичьих крестьян поражала. Тут-то мы с торжеством говорили: «Вот что значит свобода!»
Правда, не одна свобода, конечно, совершила это благоденствие народа, но к ней еще надо прибавить безграничные пространства превосходной девственной земли чистейшего чернозема и беспредельного пастбища. Но откуда взялась эта всеобщая, до педантства простиравшаяся чистота и опрятность, то это поистине непонятно. Край этот не имел никакого сообщения с западным цивилизованным миром. Некоторые думают, что это было влияние известных сибирских администраторов, каковы были губернатор Трескин при генерал-губернаторе Пестеле и исправник Лоскутов, но все же это их влияние должно быть ограничиваться тем округом, где действовало их управление: со временем же это влияние все же должно было прекратиться; а здесь, напротив, эта чистота общая губерниям всей Сибири: Тобольской, Томской, Енисейской, Иркутской, за Байкалом и повсюду. Иркутск не был для нас так гостеприимен.
Беляев А. П. Из воспоминаний декабриста о пережитом и перечувствованном. // Писатели-декабристы в воспоминаниях современников. — Т. 2. М.: Художественная литература, 1980, с. 232-233.
